|
И ИМЯ ЕМУ - ЗЛОЙ ЛЕС
|
В долине под Александрией лежит Злой Лес, одно из самых странных, загадочных и страшных мест Туманного континента. Здесь нет света, ведь лишь немногие лучи его в солнечные дни пробиваются через Туман вниз, к земле. И их поглощают разлапистые ветви черных елей. Деревья растут все выше и выше в жажде света, и старейшие из них достигают многих десятков метров, восьмидесяти, девяноста, ста, а в иных местах и более. Под их корнями холодно и сыро. Здесь вечно клубится Туман, и Лес - его оплот.
Под ветвями елей ноги тонут в опавшей хвое, почти невидимой под слоем Тумана. Здесь и там из под нее выглядывают, будто остовы затонувших кораблей или кости вымерших чудищ, бледно светящиеся, лишенные коры стволы упавших деревьев, проигравших в борьбе за выживание. Свет от этих стволов, от облепивших их лишайников и огромных грибов на черных гнилых пнях составляет единственное освещение в лесу.
Огромные листы черного папоротника, вышиной часто в рост человека, подобно темным парусам пиратских кораблей плывущие среди холодного моря Тумана, закрывают таинственную и страшную лесную жизнь от глаз ненужного наблюдателя; одиноко идет он по лесной тропинке и знает уже, что кто-то или что-то проснулось голодным в своей норе и бесшумно выбирается из нее, вынося огромное тело на гибких когтистых лапах в ночной лес, и уже избрав одинокого путника своей законной добычей. А тот лишь может оглядываться по сторонам, вздрагивая от каждого шороха и не зная, когда мягко обрушится на него тело страшного зверя.
Троп тут предостаточно, но вот только неведомо, куда они ведут. Человек в лесу не ходит, а все же тропы исправно протаптываются неизвестно кем. И заведет тропа не к выходу из леса вовсе, а всегда или в топь, или в такую чащу, что и выбраться нельзя, и, заведя прохожего в самую глушь, пропадет неведомо куда...
А глушь здесь еще какая! Пойдешь в любую сторону, ломясь через тоненький стоячий сушняк и раздвигая хилые молодые елочки - только чавкает болото под ногами да теснее смыкаются черные еловые ветки над головой. Кричи не кричи - никому не услышать, лес все глушит, да и нет ни человеческой души на десятки километров вокруг. Сыплется хвоя сверху, покрывает упавшие стволы, старые кости да поверхность трясины: в одном месте толстым слоем черных игл все укрыто - земля твердая, по соседству тот же слой игл - топь безо всякого дна. Да и в Тумане еле видно, что там, через несколько шагов - болото ли, пригорок или овраг. А если болото и не рядом, все равно везде в Лесу чувствуется его присутствие.
Здесь как-то притупляются органы чувств. Слезятся и болят глаза то ли от постоянного напряжения - поди разгляди что в глухом Тумане - то ли от самого Тумана, то ли еще от чего. Ухудшается слух, но слушать тут особенно нечего: звуки леса, исправно приглушаемые еловыми ветками, сливаются в один сплошной шорох да шелест. Только иногда послышится другой звук: ш-шарк что-то через ветки на высоте, глухой удар по стволу, будто кувалдой ударили, тишина, и опять: ш-шарк - в другой уже стороне. Кто-то тяжелый ловко прыгает с дерева на дерево - но кто, зачем? Или прямо за спиной послышится что-то вроде сухого старческого кашля. Обернешься - нет никого... но это пока. "Если вы еще живы - не беспокойтесь, это пройдет".
И обоняние притупляется: поначалу чувствуешь едкие гнилые запахи старого леса, потом перестаешь их замечать - но для хищника, идущего по чьим-то следам, все запахи вещественны и осязаемы, и он ясно различит след пришельца и рано или поздно настигнет его - если это ранее не сделает кто-то другой.
А все же кое-что кроме шорохов да шелестов можно услышать... но не хочется. Если прислушаться... можно и человеческие голоса разобрать, хотя нет... послышалось. Плачет кто-то или стонет? Или поет, тянет слова, будто заупокойную молитву читает - ни слова не разобрать... Или бурчит какой-то недовольный бас, или детский голос зовет кого-то... А скорее - все одновременно. А в лесу никого нет! Нет, и все! И не надо верить глупым россказням, будто это души погибших в Злом Лесу взывают о помощи. Нет. Мы люди века пара и Туманных машин, мы люди века просвещения. Привидений не бывает. Мы скоро перестанем слышать голоса... но они останутся.
Куда ни пойдешь - лес все плотнее сдвигается, все хуже видно в Тумане, все чаще кажется, что за спиной кто-то идет, и не без причины... Повернешь назад - то же самое, лес только теснее сдвинется, да Туман сгустится.
Выйти можно только что на поляну - нежданную, негаданную и - только глянешь на нее - нежеланную. Поляны Злого Леса ничем не лучше чащоб. Голое, лишенное всякой растительности, словно бы вытоптанное место, и в центре - какой-нибудь стоячий камень в половину человеческого роста. Вокруг плывут белесые клубы Тумана, так, что не различить, есть ли земля под ногами, или нет ее вовсе, и тихо, и страшно, и чудится, что ворочается что-то огромное под землей, почти что под ногами, не мертвое, но и не живое, и хочет выбраться наружу... А то другая поляна. Здесь тоже пусто, ни травинки, и тесным кольцом вокруг всей поляны выстроились огромные грибы, белые, бесформенные, лоснящиеся от какой-то мерзкой слизи, ни дать ни взять - привидения, собравшиеся на полночную сходку... А третья - вся покрыта травой, ровной, белой, все травинки одинаковые, в рост человека, странные какие-то - ни дать ни взять расчесанные волосы. И что-то трава колышется в центре поляны, хотя - ни ветерка. Не надо ходить на поляны.
А разве чащоба лучше? Здесь тоже есть места, непохожие ни на какой обычный лес. Среди еловых ветвей кое-где торчат деревья странные, в большинстве своем сухие, вроде бы лиственные, но без единого листочка, без коры, какие-то странные, кривые, раскоряченные, словно скрюченные в агонии руки мертвецов со множеством пальцев. Между елями в высоте повисли какие-то неразличимые в Тумане плети вроде лиан в тропическом лесу; и среди черных еловых лап иной раз свешивается что-то совершенно невообразимое, какое-то мерзкое, липкое от слизи мочало длиной почти что в человеческий рост.
А то выйдешь на заброшенную дорогу, отмеченную двумя старыми колеями, заросшими мхом и залитыми болотной водой. Не надо радоваться нежданной дороге - ею давно перестали пользоваться, еще до изобретения воздушных кораблей, возможно, сразу после того, как в неазапамятные времена прорубили в лесу просеку и провели колеи - Лес был слишком опасным местом для экипажей. Вот один - мятая коробка с единственным колесом на сломанной оси, тронь - рассыпется, лежит поперек пути, прямо сквозь нее с давнего момента аварии успела прорасти черная ель, и ели этой лет тридцать-сорок. Постромки оборваны, за осколками битого стекла в окошке видны старые кости и тряпье. Но не следует приближаться лишь для того, чтобы посмотреть, кому они принадлежат - старая повозка давно стала чьим-нибудь жилищем, и хозяин, независимо от того, хищник ли он, травоядный ли, что здесь редкость, или трупоед, будет защишать свой дом.
Лес где-то там, не так и далеко, уперся в скалы, в гранит до небес, и где-то наверху, в заоблачной высоте, шумит гордая и богатая Александрия. Да только никто не спустится оттуда по отвесной стене скалы, чтобы помочь заплутавшему путнику - не ходят люди по стенам, как мухи. И сгинет он в болотах, или будет съеден неведомым страшилой на лесной дорожке, или просто споткнется как раз перед невидимой в Тумане ямой с дрекольем на дне. И горше всего погибнуть там, где - по карте - до обжитых мест, до Александрии, рукой подать, на плоской карте ведь Злой Лес в долине и Александрия в горах совсем рядом...
Да и что одни болота? Разве дойдет до топи путник? Съедят его. Благо есть кому. Что горные хищники? Волк? Лев? Смешно. А здесь в лесу бродит неведомо кто. Да, впрочем, и ведомо: привезут, бывает и так, жутких созданий на ту же ярмарку, на показ. "Клыкач, клыкача привезли в клетке!" Охотно уплатит народ пятачок за вход в пыльный шатер с огромной, прочно сколоченной клеткой, где сидит страшное красноглазое чудище, живое, вовсе не сказочное, все в черной недлинной шерсти; размером оно с теленка, а то и побольше, с длинными затупленными когтями на мощных лапах, да с тремя длинными ушами, позади головы, как паруса - одно промеж двух других, и еще два уха острых, куда меньше размером, на приличествующих местах; и тычется в прутья мордой с парой длинных и очень острых зубов (резцов, а не клыков вовсе), торчащих на локоть из верхней челюсти. Что за чудо-юдо? А в клетке, конечно, хищник страшный, не дай Бог встретиться с таким на лесной дорожке, но предком его был - заяц.
И клыкач этот еще наибезобиднейший изо всех бармаглотов, что бродят в Злом Лесу: ведь если зайцы за сотни лет превратились в таких страшил, то что же сталось с бывшими хищниками?
Ходили в то время престранные, и как будто бы и достоверные рассказы о Злом Лесе: о страшных пауках в человеческий рост, развесивших свои тенета в лесной глуши; о полусказочном народе гоблинов, которые тоже не прочь полакомиться человеческим мясом; о каких-то огромных летающих цветах, которые одурманивают человека сладким ароматом и, присев сзади на шею, пьют кровь; о страшном Хозяине Леса, которого никто и никогда не видел, - а кто видел, тот уже о нем не расскажет; о ходячих мертвецах, об оборотнях, о призраках... О чем только не рассказывает простонародье, и рассказчики сами смеются над ходячими баснями, которые ночью в лесу оказываются страшной правдой.
Но Злый Лес страшнее, гораздо страшнее, чем рассказы о нем.
* * *
Баку, тяжело мотая головой, поднялся с того места, где лежал, и оперся на рулевое колесо. Рулевое колесо, подчиняясь всем принципам классической физики, повернулось, и Баку чуть не упал снова. Он все же поднялся на ноги, посмотрел по сторонам, и увидел в густом вязком сумраке, что Цинна сидит на краю поваленного набок рундука на другой стороне рубки и с наслаждением затягивется сигарой из его, Баку, личного запаса.
- ЦИННА! - рыкнул Баку.
Тот вскочил, выронил сигару изо рта и вытянул руки по швам.
- Да, босс? Так вы живы?
- Нет, это тебе мерещится все. - злобно ответил Баку. - Подбирай и докуривай, я после тебя к этой сигаре не притронусь. Сам-то цел?
- Да... но корабль-то, корабль...
- Да ладно. - отмахнулся Баку. -Нам сказочно повезло, что мы сели в лес, а не на скалы, и что не ухнули с такой высоты на ровное место. Зато мы живы...
- Чего говорите, босс? - удивился Цинна, заново закуривая ту же самую сигару и заодно перекладывая к себе в карманы с десяток других. - Все погибли. Мы одни остались...
В этот момент хлопнула дверь и в рубку ворвался Бланк. Коридор за его спиной был ярко освещен, и вовсе не светом керосиновых ламп - отсветами пожара.
- Босс! Все горит! Огонь вышел из под контроля!
- Черт тебя побери, прекрати вякать и загоняй его под контроль! - возмутился Баку.
Бланк, бормоча что-то себе под нос, ринулся вон из рубки.
Цинна весело закудахтал и свалился со своего рундука. Из его карманов посыпались сигары. Баку сделал вид, что ничего не замечает:
- Ты! Туши пожар! Да собери все, что может нам пригодиться: оружие, еду, одежду, да мало ли что!
- Да, да, босс! - Цинна встал, выпрямился и ударил себя кулаком в грудь.
- Мне кажется, нам удалось убежать?.. - Гарнет, тяжело дыша, остановилась и, не выдержав, села на корточки на край лесной тропинки. Рядом маг Виви с тревогой вглядывался в Туман, зачем-то крепко сжимая в руках гнутый древесный корень подобранный по дороге.
- Н-не знаю... Это... - он поднял голову к еловым кронам и - окаменел, пригвожденный к месту страшным холодным взглядом из черной хвои.
- Что там? - вопросила Гарнет, поднимая глаза тоже вверх.
Больше ничего сказать они не успели.
Зидан нехотя приподнял голову и глянул перед собой. Он лежал ничком на сырой траве, и перед ним, сзади его и по сторонам не было видно ровным счетом ничего: какая-то серая муть и все.
- Где ж это я? - спросил себя Зидан. Он почесал за ухом и понял, что у него сильно болит левая нога, а правой он не чувствует вовсе.
- Э, - сказал себе Зидан, - может, мне левую ногу сломало, а правую совсем оторвало? А я ничего не чувствую из-за болевого шока?
Он с трудом приподнялся, сел, ощупал ноги и понял, что они в полном порядке, разве что отбиты после падения, особенно левая. А куда он, собственно, упал? И откуда?
Зидан, вздохнув, поднялся на ноги и поковылял, куда глаза глядят. Глаза глядели явно не в ту сторону: Зидан, в очередной раз вынеся правую ногу вперед, ощутил под ней пустоту и едва не кувырнулся куда-то вниз. Он едва успел перенести вес на левую ногу, скривился от боли и глянул перед собой.
Сквозь серую муть проступали очертания "Примы Висты". Ага, это же Туман по сторонам, только почему "Прима Виста" внизу, а не вверху?
Зидан тупо пялился на воздушный корабль чуть ли не у него под ногами, пока не сообразил, что стоит на довольно высоком холме, точнее, на краю обрыва на склоне этого холма, а корабль - скорее, остов корабля - лежит в ложбине под холмом.
Вид у летающего театра был жуткий. Красавец-корабль, развороченный взрывом и при падении разломленный почти пополам, в одночасье превратился в груду кое-как державшихся вместе обломков. Нос, вставший почти под прямым углом к корме, уперся в белеющий сломанный ствол огромной старой сосны, остановившей, видимо, движение упавшего корабля по склону вниз; по крайней мере, корабль-театр не съехал в болото.
Уцелело две оси с винтами, остальные, видимо, оторвались во время падения. Винт на одной оси еще медленно вращался, слабо поскрипывая, вероятно, по инерции. Все окна и иллюминаторы были выбиты ударной волной, она же смела надстройки кормы, так что земля вокруг далеко была усыпана битым стеком и щепой. Некоторые из уцелевших окон тускло светились, скупо озаряя плывущий мимо Туман, но причиной тому был пожар внутри корабля.
Бывшая сцена была раздавлена сорвавшейся ложей музыкантов; оставалось надеяться, что все, кто на ней находился перед крушением, были, как Зидан, сброшены с корабля во время удара о землю. Из-под перекошенной ложи торчали александрийские гарпуны и остатки декораций, тянулись оборванные цепи от гарпунов.
Надстройки носовой части как будто бы были не повреждены; и в целости осталась рубка на вершине донжона. Это было хорошо. Плохо было то, что изо щелей корабля шел дым, и иллюминаторы мерцали теми отсветами бушующей огненной стихии, какой бывает только в заводских топках и в окнах горящих домов. Пожар.
И над кораблем в Тумане нависали силуэты огромных деревьев. Вокруг был Туман, самый густой Туман, какой Зидан когда-либо видел, и в нем мерещились странные голоса и еще какие-то не менее странные звуки. Зидан никогда не верил в привидения и счел их галлюцинациями. Но все же корабль был в Злом Лесу. И это было плохо. Очень плохо.
А вот... что-то движется у разлома в огромном боку корабля. Огонек? Фонарь!
Цинна, подсвечивая себе фонарем, выволок из дыры в борту корабля клавесин старинного вида и прислонил его к куче уже спасенных предметов, точнее, тех спасенных предметов, что не уместились в карманах спасателя. Куча была увенчана, разумеется, знакомой драконьей головой в двух половинках, а под ними лежали какие-то ящички с бронзовыми ручками, мешок муки, старое зеркало, кастрюли, начищенные музыкальные инструменты и тому подобная дребедень.
Зеркало под клавесином жалобно хрустнуло, но Цинне было как-то не до того.
- Устал... Умираю... Совсем умер... - и он, ссутулившись, сел на край клавесина, совершенно довершив уничтожение зеркала. Однако, немного отдышавшись, он с тревогой стал осматриваться по сторонам. Ему было страшно; серое марево Тумана, черные стволы деревьев и вообще весь лес вокруг казались наполненными жуткой и враждебной любому пришельцу жизнью, выжидающей только удобного момента, чтобы напасть.
Да так оно и было, собственно говоря.
Из дыры в клубах дыма выбрался мрачный Зенеро, а может и другой близнец - кто ж их различит! - волоча за собой безжизненное тело кого-то из музыкантов. Цинна узнал в последнем Вторую скрипку. Тело было, впрочем, не совсем безжизненным и на свежем воздухе начало испускать жалобные стоны и обещать пожаловаться владельцу заведения, который допускает, что постоянных клиентов, пусть и не совсем трезвых, таким неподобающим образом выдворяют на улицу.
- Угорел, бедняга. - пожалел его Цинна, беря себя в руки (то есть обхватив руками плечи и слегка дрожа). - Врежь ему как следует, авось очнется...
Он глянул на донжон. Из одного из иллюминаторов наверху вырвался язык пламени, потом там все затихло.
- Что босс и остальные там еще делают? - возмущенно спросил Цинна. - Хотят вместе с кораблем сгореть?
- Ищут принцессу Гарнет. - коротко объяснил Зенеро. - Нигде ее не находят. Может, она того... Упала... И корабль ее... того... раздавил.
- Великолепно! - завопил Цинна. - Мы ее похитили, мы ее и убили. Осталось нам самим повеситься для надеж...
Тут он совершенно случайно повернулся к лесу и увидел, что по голому склону холма к нему ковыляет привидение. Цинна с полминуты стоял на месте, в ужасе беззвучно открывая и закрывая рот. Кровь застыла у него в жилах, а волосы на голове зашевелились сами собой. Совсем уже он собрался дать стрекача, но вдруг понял, что это вовсе никакое не привидение, а - Зидан.
Зидан спрыгнул с невысокого обрыва, скривился от боли и медленно подошел к Цинне, разглядывая со стороны кучу спасенных предметов.
- Эй, Зизу... - радостно начал Цинна. - Да как тебе в голову пришло прыгать с та-акой высоты?! Псих!
- Да я не прыгал, меня сбросило, когда корабль тряхнуло... - мрачно ответил Зидан. - Со всеми все в порядке?
- Да-а... Нам всем очень-очень повезло. Но, если мы не найдем принцессу Гарнет... Хоть ложись и помирай.
- Что с ней?... - тревожно спросил Зидан и осекся, услышав в отдалении за черными стволами деревьев девичий визг. Крик коротко оборвался; Зидан быстро оттолкнул Цинну, рванул из кучи спасенных вещей свои старые добрые кинжалы в ножнах с ремнями, на бегу уже продел руки и голову в эту сбрую и бросился бежать в лес. В лес, в Лес, туда, откуда послышался крик.
Цинна что-то тоже кричал ему вслед, но Зидан уже ничего не слышал.
|
|
